Достичь «Нирваны»

С какими ощущениями везете свой спектакль в Питер?

Мне кажется, что в Питере больше знают, кто такой Курт Кобейн, чем в Москве. Но спектакль не для знатоков Курта Кобейна — это очень важно. Да, это биография человека, который жил, совершил многое и умер. Это история любви странной, мне несимпатичной между Кобейном и Кортни Лав. Это творчество и наркотики, что мне тоже несимпатично. Я считаю, что наркотики — это большое дерьмо, потому что они быстро вымещают человека — остаются одни наркотики, а человека нет. Нельзя в свой любимый организм вводить какое­то барахло. Галлюцинировать нужно на чистую голову. Мой спектакль — это история рок­н­ролла, потому что Курт Кобейн был последним человеком рок­н­ролла, потом появился шоу­бизнес. Кобейн — это рок­н­ролл, а то, что сейчас происходит в Европе, Америке, и особенно в России — это шоу­бизнес.

Кобейн был последним дыханием альтернативной музыки.

Не то, что бы альтернативной музыки. Это была последняя жизнь рок­н­ролла. Если у вас в душе нет состояния рок­н­ролла, то вы никогда им не станете. Вы можете надеть на себя майку, порвать джинсы, но если у вас внутри этого нет, вы не сможете быть революционером, потому что человек рок­н­ролла — это революционер. Курт Кобейн был странный персонаж, мы пытаемся показать, что он был просто другой, что общество его не приняло, и в принципе, оно его убило, потому что не готово было воспринимать других людей. Чего­то он не такой, другой, и общество его отторгает.

В американской прессе не раз публиковалась другая точка зрения, выведенная из дневников Кобейна, что он изначально был предрасположен к самоубийству.

Поскольку я сейчас тоже являюсь специалистом по Кобейну, могу сказать, что изначально родители подсадили его на наркотики, они давали ему редилин, успокаивающее вещество, потому что у Кобейна были боли в желудке. И ребенок с детства подсел на наркотики. Его попытки самоубийства говорят о том, что он уже был надломлен этим дерьмом. А виноваты в этом родители. А потом государство.

Чем этот спектакль будет отличаться от всего того, что сейчас ставят на сцене?

Я очень надеюсь, что это не будет театральным спектаклем. Я не люблю театр. То, что я вижу в последнее время за вывеской «Театр», мне не нравится. Мне надоели кривляния, это все не по­честному. Единственный театр, который мне симпатичен — театр Петра Наумовича Фоменко. В нем что­то рождается. Не может спектакль «Турандот» идти сорок лет в театре Вахтангова. Если вы туда зайдете сейчас, вы удивитесь, какой это кошмар. А сам Вахтангов уже сто раз в гробу перевернулся. Если я не присутствую на спектакле и не могу делать коррекцию после каждого спектакля с той труппой, с которой я репетировал, он уже видоизменяется. А представляете, что произошло за сорок лет с «Турандот»? Изме­нение государственного строя, системы. Ведь наша уникальная страна уже несколько раз эмигрировала. Мы стали другой страной, хорошей или плохой — это отдельный разговор. Но мы все эмигрировали. И театр — это живая вещь. Я сделал «Дали», мы отыграли двадцать пять спектаклей, и я закрыл его. Хотя народ был, и можно было играть. Зачем? Все. Все тихонечко выдыхается. Поэтому людям, которые думают, что они еще успеют посмотреть наши спектакли, я скажу: «Вы не успеете». Мы сыграем, и все. Кто хочет — заходите. Нет — поезд ушел.

Самая лучшая реклама.

Не знаю. Кто­то может сказать: «Нам и не надо». Ну и не надо вам. Я делаю проект для себя, для людей. Но я не буду бороться за каждого зрителя. Ну не хотите, вам нравится пивной киоск — вперед. Не будет такого: «Ой, приходите к нам на спектакль». Не ходил никогда — и не надо тебе.

Шнуров говорит, что если клип снят дороже чем за пятьсот долларов, то идея плохая.

Шнуров сейчас самый поп­-певец. Была группа «Комбинация», а теперь Шнуров. Разницы не вижу. Для меня это неприятно, потому что это называют рок­-н-­роллом. Это такая же поп­-фигура, как та, что пела: «Ксюша, юбочка из плюша» или «Два кусочечка колбаски». Только время меняется. А про пятьсот долларов я могу сказать, что есть такое понятие, как себестоимость. И Мадонна, учитывая то, что она большая звезда, не может себе позволить снимать клип дешевле миллиона. Не потому что она дура. Она б тоже сняла за пятьсот долларов, если нет разницы, то никто не будет снимать за миллион. Просто есть определенный уровень артиста, политика, бизнесмена: вы не можете надеть дешевый галстук. Потому что качество видно всегда. Если Шнуров снимает клипы за пятьсот долларов, то и Шнурову цена пятьсот долларов. Только почему он стоит пятнадцать тысяч за концерт? Если он такой крутой демократ пусть бесплатно поет. Клипы по пятьсот, а концерты за пятнадцать. Целую в попу. Ура, рок­н­ролл. Это то, чего не было у Курта Кобейна. Когда его концерты стали приносить деньги, он не понимал, что ему с ними делать. В этом­то и была трагедия: он не понимал, зачем ему лимузин, он с этим боролся. Это была одна из маленьких капелек в чашу его самоубийства.                                     Беседовал Павел ПЕРЕЦ

     Свежий номер